...некоторые вещи кажутся слишком незначительными для Великих, а кошка может знать то, чего не знают Древние Боги (с)
Название: Eidolon (Призрак)
Автор: Llanval (http://archiveofourown.org/users/Llanval/pseuds/Llanval)
Переводчик: Wild Kulbabka
Рейтинг: PG
Персонажи: Один, Тор, Фригга, Хеймдалль, Лаувейя за кадром.
Краткое содержание: На челе Одина корона, и она тяжела подобно утрате.
Глава 2: В руках держал он свое сердце и грыз его
читать дальше
Тор наблюдал возвращение своего отца с одной из террас, парящей на головокружительной высоте над расписанными рунами дверьми тронной залы. За ними ждала мать, её изящные белые руки бережно сжимали отцовский меч, напитанные солнцем волосы волной спадали на завораживающие изгибы трона Одина.
Фригга просила, чтобы сын стоял подле неё, но Тор хотел увидеть воинов, хотел увидеть их триумф, длинные-предлинные ряды танов, вернувшихся в Асгард, в Вальхаллу.
Затаив дыхание, Тор смотрел, но танов было гораздо меньше, чем ему представлялось. Он не мог назвать существо, внезапно развернувшееся под его ребрами, но оно кусалось и ранило. Во имя Всеотца, Тору было больно.
Покинув сияющую балюстраду, Тор бесшумно побежал к матери, к сиянию отцовского меча.
Когда покрытые рунной вязью двери распахнулись, и таны рекой потекли в залу, Тор взглянул в лицо отца. До этого он никогда не видел отцовской крови, но Асгард научил его, что в ранах есть и гордость, и почет. Тор видел бога, вернувшегося с Войны, победоносного и сияющего.
Тор не видел теней, не видел своего Отца.
Точно так же он не слышал резкого, внезапного вздоха матери.
– Всевидящий, – приветствовал Один. Он не пытался увидеть Хеймдалля, ведь он не позволит потере управлять собой. – Что притаилось в Ётунхейме? Где дитя?
Тяжелым молчание молчанием дышали дальновидные зрачки Хеймдалля. Даже Один Всеотец не может силой вырвать слово из этого Аса.
– Все тихо, как и прежде, – пробормотал Хеймдалль, пальца выстукивали беззвучную дробь по рукояти огромного меча. – Ётунхейм укрыт тенью, сквозь которую даже я не могу прозреть, – он покачал головой, и Один ослеплен отблеском света в рогах шлема. – И даже спустя два цикла первого Солнца, и я не увижу ничего.
– Привратник, что за чушь? – фыркнул Один, повязка на его глазу была такая толстая, что напоминала намордник. Рана чесалась, а призрак полноценного зрения жег раскаленными шипами.
– Не играй со мной в слова, Всеотец, – предупредил Хеймдалль, горящие глаза следили за пустотой, за тьмой, за звездами. – Я вижу. Даже тебя.
– Хеймдалль, ты всерьез уверяешь меня, что не можешь Увидеть ётунского ребенка?
На челе Одина корона, и она тяжела подобно утрате.
– Нет. Я вижу то, что рядом с ним, до и после него. Но я не вижу само дитя, лишь тень, – Хеймдаллю весело, века прошли со дня, когда его последний раз смогло обвести вокруг пальца живое существо. – Это магия скальда, лед отражает мой Взгляд.
– Лед можно разбить, – нараспев произнес Один, и песнь Гунгнира загремела в подвижном чертоге Биврёста.
Хеймдалль не вздрогнул, не изменился в лице.
– А Всеотец не пожалеет о разбитом?
Это не вопрос, Привратник не задавал настоящих вопросов с того часа, как получил Взгляд от матери Иргиафы.
На это у Одина нет ответа. Вместо ответов у него есть Зимнесвет и мир. Но любопытство отличает разумных существ от неразумных. Более того, разновидность любопытства, лелеемая Одином, одновременно и дар, и проклятье, с него никогда не бывает довольно.
– Победа – это победа, Скрывающийся Под Маской. Ётунхейм запечатан, проникнуть в него не может никто. Я не могу нарушить приказ Всеотца, даже ради самого Всеотца.
И Одину, только что вернувшемуся с бойни, все еще слышащему красную песнь войны, пришлось проглотить вопль ярости, обуздать дикое желание принудить Хеймдалля силой, сдержать руку с Гунгниром.
Хеймдалль рассмеялся, странный опасный звук, как скрежет извлекаемого из ножен меча. Над высокими рогами золотого шлема проплывала Туманность Орла, её оранжевое свечение окрасило Привратника расплавленным золотом. Хеймдалль знал, что он есть, как знал и Один.
– Победа – удивительное чудище, не правда ли?
Хеймдалль не ответил, уверенный, что Повешенный в ответе не нуждается.
– В Доме Короля Лаувейи есть сад, – прошептал Хеймдалль.
Один почувствовал, как его ноги приросли к полу.
– Ётунхейм превратился в руины в час, когда ты, Один Всеотец, забрал Зимнесвет. Сад выстоял, и его лед нетронут.
Ни у кого не повернется язык сказать, что Хеймдалль выполняет законы и приказы Одина из страха, просто выполнять их так приятно.
Даже потерпев поражение, Лаувейя оставался для Одина тенью, которую он не мог рассеять, знаком, который не мог разгадать. И шип, и наказание, и награда. Одинаково непредсказуемый для Одина Плута, Одина Ломающего Копье и Одина Убийцы.
Когда дрожь шагов Одина превратилась в эхо, Хеймдалль вновь обратил Взор к Ётунхейму, жадно, терпеливо и настойчиво.
Асы забыли о себе столь многое, и с трудом вырванный у Ётунхейма мир не разрушит стену неведенья, которой они себя окружили. Хеймдаллю грустно от этой мысли, но он не сделает ничего, чтобы изменить ход вещей. Хеймдалль будет стоять в стороне, и наблюдать, как его раса закрывается от остальной Вселенной, ибо он Видит, и Видит далеко.
Очень-очень далеко.
Извечная песнь Биврёста убаюкала его, заполняя пустоту под доспехами Хеймдалля как ничто другое во всех Девяти Мирах.
Он не закрыл Глаз.
Один с трудом вытерпел праздничную церемонию в Асгарде, смех и радость по поводу их возвращения были подобно ударам Мёлльнира в лоб. Он притронулся рукой к щеке, и на подушечках пальцев остались тусклые крупицы засохшей крови. Глаз потерян, но глазница все ещё кровила, а тело оплакивало потерю. Беспечную, глупую потерю. Взамен он не получил ничего, хотя прежде никогда не оставался в накладе: ни провисев на ясене, ни потратив время на кражу у честного наивного Гуннлёда, ни заплатив цену за голову Мимира.
– Отец!
Один с трудом подавил вздох, Тор никогда не задавал вопрос. Другому сыну достаточно было бы одного взгляда на отца, сидящего во время пира подобно каменному изваянию, что бы понять, что случилось нечто.
Тор не задумывался.
– Вольстагг говорит, ты привез величайшее сокровище ётунов, – лицо Тора ясно и открыто, бессовестно жизнерадостно. Для Одина это должно было стать достаточным утешением. – Мне можно посмотреть?
Он устал от этого пустого блестящего праздника, поэтому ответил «да», хотя должен был – «нет». Жене достаточно было одного взгляда, чтобы понять его намеренья, и Один Плут ускользнул из слишком яркого зала, а его слишком яркий сын следовал по пятам подобно волчонку.
Высокие сводчатые залы Асгарда почти пусты, и звук их шагов разносился гулким эхом. Двери в сокровищницу были запечатаны личным заклинанием Одина, но его легко разрушить капелькой крови заклинателя и руной.
Тор шел через древнюю сокровищницу Асгарда, пока не остановился у пьедестала с полупрозрачным кубом, живущим зимой во всех её неласковых формах.
– Это..?
– Да, ётуны зовут его Зимнесветом. Он дает их планете жизнь, энергию и силу.
Рассмеявшись, Тор потянулся к Зимнесвету, и внезапно, подобно когтям, на его запястье сомкнулись пальцы отца. Взглянув в лицо Одина, Тор увидел как обвиняющее сузился единственный глаз. Он убрал руку.
– Ты забрал источник жизненной силы Ётунхейма? – это простой вопрос, но от этого он ранил Одина не менее сильно. Тор не видел в вопросе второго, третьего дна и скрытых значений. Он не видел насколько двояко правосудие Одина. С него достаточно было того, что на поверхности.
– Я забрал у Лаувейи источник жизненной силы его Королевства.
– Это действительно великая победа, отец, – ответил Тор, повернувшись к кубу спиной. Его воображение рисовало живые картины того, насколько грозен и могуч отец, пусть Лаувейя и украл у него глаз, пока битва гремела вокруг Бога и Короля. – Ты можешь гордиться.
Краем глаза Один видел, как голова Мимира дразнит его издевательской ухмылкой, с силой доступной лишь давно мертвым.
Отец положил ему на плечо руку, теплую и тяжелую, но…
– Не все сокровища завоевываются в бою, – пробормотал Один, с внезапной ясностью ощущая на плечах груз веков. – Не все сокровища мы можем удержать подле себя.
Тор не понимал истинного значения слов отца, пока слишком много столетий не легло ему под ноги.
Примечание автора: названия и первой, и второй главы взяты из поэзии Стивена Крэйна.
Примечание переводчика: В скандинавской мифологии Гуннлёд – дева-ётун, которую Один соблазнил, а после украл у неё «мёд поэзии». Но, как уже говорилось, ётуны в этой истории хоть и не имеют определенного пола, ведут себя скорее как мужчины, поэтому я с чистой совестью перевела несчастную Гуннлёд как юношу.
Автор: Llanval (http://archiveofourown.org/users/Llanval/pseuds/Llanval)
Переводчик: Wild Kulbabka
Рейтинг: PG
Персонажи: Один, Тор, Фригга, Хеймдалль, Лаувейя за кадром.
Краткое содержание: На челе Одина корона, и она тяжела подобно утрате.
Глава 2: В руках держал он свое сердце и грыз его
читать дальше
Тор наблюдал возвращение своего отца с одной из террас, парящей на головокружительной высоте над расписанными рунами дверьми тронной залы. За ними ждала мать, её изящные белые руки бережно сжимали отцовский меч, напитанные солнцем волосы волной спадали на завораживающие изгибы трона Одина.
Фригга просила, чтобы сын стоял подле неё, но Тор хотел увидеть воинов, хотел увидеть их триумф, длинные-предлинные ряды танов, вернувшихся в Асгард, в Вальхаллу.
Затаив дыхание, Тор смотрел, но танов было гораздо меньше, чем ему представлялось. Он не мог назвать существо, внезапно развернувшееся под его ребрами, но оно кусалось и ранило. Во имя Всеотца, Тору было больно.
Покинув сияющую балюстраду, Тор бесшумно побежал к матери, к сиянию отцовского меча.
Когда покрытые рунной вязью двери распахнулись, и таны рекой потекли в залу, Тор взглянул в лицо отца. До этого он никогда не видел отцовской крови, но Асгард научил его, что в ранах есть и гордость, и почет. Тор видел бога, вернувшегося с Войны, победоносного и сияющего.
Тор не видел теней, не видел своего Отца.
Точно так же он не слышал резкого, внезапного вздоха матери.
~ * ~
– Всевидящий, – приветствовал Один. Он не пытался увидеть Хеймдалля, ведь он не позволит потере управлять собой. – Что притаилось в Ётунхейме? Где дитя?
Тяжелым молчание молчанием дышали дальновидные зрачки Хеймдалля. Даже Один Всеотец не может силой вырвать слово из этого Аса.
– Все тихо, как и прежде, – пробормотал Хеймдалль, пальца выстукивали беззвучную дробь по рукояти огромного меча. – Ётунхейм укрыт тенью, сквозь которую даже я не могу прозреть, – он покачал головой, и Один ослеплен отблеском света в рогах шлема. – И даже спустя два цикла первого Солнца, и я не увижу ничего.
– Привратник, что за чушь? – фыркнул Один, повязка на его глазу была такая толстая, что напоминала намордник. Рана чесалась, а призрак полноценного зрения жег раскаленными шипами.
– Не играй со мной в слова, Всеотец, – предупредил Хеймдалль, горящие глаза следили за пустотой, за тьмой, за звездами. – Я вижу. Даже тебя.
– Хеймдалль, ты всерьез уверяешь меня, что не можешь Увидеть ётунского ребенка?
На челе Одина корона, и она тяжела подобно утрате.
– Нет. Я вижу то, что рядом с ним, до и после него. Но я не вижу само дитя, лишь тень, – Хеймдаллю весело, века прошли со дня, когда его последний раз смогло обвести вокруг пальца живое существо. – Это магия скальда, лед отражает мой Взгляд.
– Лед можно разбить, – нараспев произнес Один, и песнь Гунгнира загремела в подвижном чертоге Биврёста.
Хеймдалль не вздрогнул, не изменился в лице.
– А Всеотец не пожалеет о разбитом?
Это не вопрос, Привратник не задавал настоящих вопросов с того часа, как получил Взгляд от матери Иргиафы.
На это у Одина нет ответа. Вместо ответов у него есть Зимнесвет и мир. Но любопытство отличает разумных существ от неразумных. Более того, разновидность любопытства, лелеемая Одином, одновременно и дар, и проклятье, с него никогда не бывает довольно.
– Победа – это победа, Скрывающийся Под Маской. Ётунхейм запечатан, проникнуть в него не может никто. Я не могу нарушить приказ Всеотца, даже ради самого Всеотца.
И Одину, только что вернувшемуся с бойни, все еще слышащему красную песнь войны, пришлось проглотить вопль ярости, обуздать дикое желание принудить Хеймдалля силой, сдержать руку с Гунгниром.
Хеймдалль рассмеялся, странный опасный звук, как скрежет извлекаемого из ножен меча. Над высокими рогами золотого шлема проплывала Туманность Орла, её оранжевое свечение окрасило Привратника расплавленным золотом. Хеймдалль знал, что он есть, как знал и Один.
– Победа – удивительное чудище, не правда ли?
Хеймдалль не ответил, уверенный, что Повешенный в ответе не нуждается.
– В Доме Короля Лаувейи есть сад, – прошептал Хеймдалль.
Один почувствовал, как его ноги приросли к полу.
– Ётунхейм превратился в руины в час, когда ты, Один Всеотец, забрал Зимнесвет. Сад выстоял, и его лед нетронут.
Ни у кого не повернется язык сказать, что Хеймдалль выполняет законы и приказы Одина из страха, просто выполнять их так приятно.
Даже потерпев поражение, Лаувейя оставался для Одина тенью, которую он не мог рассеять, знаком, который не мог разгадать. И шип, и наказание, и награда. Одинаково непредсказуемый для Одина Плута, Одина Ломающего Копье и Одина Убийцы.
Когда дрожь шагов Одина превратилась в эхо, Хеймдалль вновь обратил Взор к Ётунхейму, жадно, терпеливо и настойчиво.
Асы забыли о себе столь многое, и с трудом вырванный у Ётунхейма мир не разрушит стену неведенья, которой они себя окружили. Хеймдаллю грустно от этой мысли, но он не сделает ничего, чтобы изменить ход вещей. Хеймдалль будет стоять в стороне, и наблюдать, как его раса закрывается от остальной Вселенной, ибо он Видит, и Видит далеко.
Очень-очень далеко.
Извечная песнь Биврёста убаюкала его, заполняя пустоту под доспехами Хеймдалля как ничто другое во всех Девяти Мирах.
Он не закрыл Глаз.
~ * ~
Один с трудом вытерпел праздничную церемонию в Асгарде, смех и радость по поводу их возвращения были подобно ударам Мёлльнира в лоб. Он притронулся рукой к щеке, и на подушечках пальцев остались тусклые крупицы засохшей крови. Глаз потерян, но глазница все ещё кровила, а тело оплакивало потерю. Беспечную, глупую потерю. Взамен он не получил ничего, хотя прежде никогда не оставался в накладе: ни провисев на ясене, ни потратив время на кражу у честного наивного Гуннлёда, ни заплатив цену за голову Мимира.
– Отец!
Один с трудом подавил вздох, Тор никогда не задавал вопрос. Другому сыну достаточно было бы одного взгляда на отца, сидящего во время пира подобно каменному изваянию, что бы понять, что случилось нечто.
Тор не задумывался.
– Вольстагг говорит, ты привез величайшее сокровище ётунов, – лицо Тора ясно и открыто, бессовестно жизнерадостно. Для Одина это должно было стать достаточным утешением. – Мне можно посмотреть?
Он устал от этого пустого блестящего праздника, поэтому ответил «да», хотя должен был – «нет». Жене достаточно было одного взгляда, чтобы понять его намеренья, и Один Плут ускользнул из слишком яркого зала, а его слишком яркий сын следовал по пятам подобно волчонку.
Высокие сводчатые залы Асгарда почти пусты, и звук их шагов разносился гулким эхом. Двери в сокровищницу были запечатаны личным заклинанием Одина, но его легко разрушить капелькой крови заклинателя и руной.
Тор шел через древнюю сокровищницу Асгарда, пока не остановился у пьедестала с полупрозрачным кубом, живущим зимой во всех её неласковых формах.
– Это..?
– Да, ётуны зовут его Зимнесветом. Он дает их планете жизнь, энергию и силу.
Рассмеявшись, Тор потянулся к Зимнесвету, и внезапно, подобно когтям, на его запястье сомкнулись пальцы отца. Взглянув в лицо Одина, Тор увидел как обвиняющее сузился единственный глаз. Он убрал руку.
– Ты забрал источник жизненной силы Ётунхейма? – это простой вопрос, но от этого он ранил Одина не менее сильно. Тор не видел в вопросе второго, третьего дна и скрытых значений. Он не видел насколько двояко правосудие Одина. С него достаточно было того, что на поверхности.
– Я забрал у Лаувейи источник жизненной силы его Королевства.
– Это действительно великая победа, отец, – ответил Тор, повернувшись к кубу спиной. Его воображение рисовало живые картины того, насколько грозен и могуч отец, пусть Лаувейя и украл у него глаз, пока битва гремела вокруг Бога и Короля. – Ты можешь гордиться.
Краем глаза Один видел, как голова Мимира дразнит его издевательской ухмылкой, с силой доступной лишь давно мертвым.
Отец положил ему на плечо руку, теплую и тяжелую, но…
– Не все сокровища завоевываются в бою, – пробормотал Один, с внезапной ясностью ощущая на плечах груз веков. – Не все сокровища мы можем удержать подле себя.
Тор не понимал истинного значения слов отца, пока слишком много столетий не легло ему под ноги.
~ * ~
Примечание автора: названия и первой, и второй главы взяты из поэзии Стивена Крэйна.
Примечание переводчика: В скандинавской мифологии Гуннлёд – дева-ётун, которую Один соблазнил, а после украл у неё «мёд поэзии». Но, как уже говорилось, ётуны в этой истории хоть и не имеют определенного пола, ведут себя скорее как мужчины, поэтому я с чистой совестью перевела несчастную Гуннлёд как юношу.
@темы: перевод, в процессе, фанфикшен, "Thor" & north mythology