Автор: Abyssal1 (aleph_abyssal.livejournal.com)
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Оптимус Прайм, Тандеркрекер, Пауэрглайд, Рэтчет
читать дальшеПрайм то впадал в стаз, то вновь выходил из него. Пытаясь сберечь энергию, он начал отключать второстепенные процессы в своем организме. Датчики вспыхивали болью – укусы голода, которые говорили о том, что его корпус ради энергии начал перерабатывать собственную протомассу.
Оставаться в сознании не было смысла. За эту долгую, изнурительную войну он терял друзей и товарищей, и каждый из них был страшной утратой. Но никогда прежде Прайм не чувствовал подобной вины: он был в ответе за смерть Старскрима так, как если бы собственноручно привел его, связанного и беспомощного, к Мегатрону. Оставаясь в сознании, Прайм мог думать только об израненном и умирающем искателе, вспоминать, как он слышал, но не видел, как не мог помочь. Воспоминания вплавились столь глубоко, что Прайм мог использовать их как индикатор – когда последнее из них уйдет, остановка его систем станет окончательной и бесповоротной.
Он не надеялся на спасательную миссию. Программы и алгоритмы, отвечающие за надежду, отключились в самом начале. Поэтому, когда на него упала тень склонившейся фигуры, он посчитал это галлюцинацией, ведь её линии повторяли силуэт Стара – кроме красной оптики и крыльев, которых искатель лишился – и его гость в отличии от Старскрима был жив.
- Стар, - позвал Прайм. – Я должен был тебя защитить. Если бы ты только сказал мне.
Видение расплывалось. Прайму было больно видеть искателя в полутьме, целым, когда целым тот быть не мог. Живым, вопреки всему. Возможно, он сходит с ума: слишком много битых файлов, пустых аргументов, программных парадоксов. Такое редко, но случалось, и Прайму доводилось видеть ботов, которые, потрясенные до глубины искры ужасами войны, впадали в оцепенение или начинали выкрикивать бессмыслицу, вновь и вновь переживая оставшиеся в прошлом пытки и мучения, разговаривая с мертвыми друзьями.
Он тяжело втянул воздух, пытаясь напитать азотом ослабшее тело.
- Я найду тебя, если на то будет воля Всеискры.
- Мы не верим во Всеискру, - донесся голос будто издалека.
- Ох, - Прайм слишком устал. – Я забыл.
- Но верил наш масс-донор. У меня остались его воспоминания, у единственного из нас. Только я. Не Стар и не несчастный Скай. И это отделяет меня от остальных десептиконов.
Голос не походил на голос Старскрима. Десептиконский акцент был более сильным и гладким. Старскриму так никогда и не удалось избавиться от резких трехтональных интервалов жаргона ученых, среди которых он провел ранние годы жизни.
- Я долго пытался понять, как тебе удалось так легко привязать его к себе, но теперь я вижу, что ты привязан к нему не менее крепко.
Прайм приподнялся на локте. Что он видел? Он направил в сбоящую оптику наниты, отвечающие за ночное видение, и его зрение очистилось, показав не Старскрима и не Скайварпа, но меха голубых цветов. Небесный камуфляж. Прайм скривился, вновь обманутый, слишком уставший, чтобы горько рассмеяться.
Тихий голос тем временем продолжил:
- Я считал непристойным то, что, если верить нашим шпионам, сделал Старскрим, ставший среди вас едва ли не шлюхой и рабом. Что за финал для него. Но эта война… эта война ослепила нас, не давая увидеть истинную природу Носителя Матрицы, Прайма, который некогда был Лидером всего Кибертрона, и чей консорт был равен ему.
Он пытался вспомнить то, что их собственные шпионы и логисты собрали о Тандеркрекере, третьем из братьев-искателей. «Более чувствителен, чем двое других, - говорили сухие отчеты. – Возможно, более чуткий, чем кто-либо из искателей. К нему перешли воспоминания их масс-донора-автобота, он может говорить на нашем Языке. Сомневается в целесообразности войны и, скорее всего, жалеет органиков. Если среди десептиконов произойдет раскол, есть возможность перетянуть его на нашу сторону…» Скажи ему однажды Оракул из Тупика: «Один из искателей разобьёт тебе искру, умерев, а ты будешь скорбеть, желая сам оказаться на его месте…», и Прайм, реалистично оценивая доступную информацию, выбрал бы этого небесно-голубого меха, а не вселяющего в автоботов ужас командира авиации десептиконов, предпочел бы чуткость жестокости, скептика честолюбцу.
Но сколь иным был выбор судьбы.
- Что сделали с его телом?
- Вышвырнули, - встав, Тандеркрекер начал кружить вокруг Прайма как хищник, настороженный и голодный. – Мегатрон был слишком жесток и перестарался в своем наказании. Он хотел сделать из моего брата трофей, но травмы были слишком… - быстрый взгляд, словно искатель сомневался, можно ли быть настолько прямолинейным. – Тяжелыми.
- Монстр.
Тандеркрекер ухмыльнулся:
- Кто бы говорил? У Мегатрона была причина для подобной жестокости. Он помнит о том, что именно Старскрим вел нас в годы его отсутствия, в эоны, когда наша раса могла угаснуть. Были времена, когда язык десептиконов мог стать мертвым наречьем, когда автоботам почти удалось вырезать нас. Старскрим заставлял нас жить, держал нас вместе, объединяя голоса десептиконов в один, и слишком многие не забыли об этом и по сей день.
- Мы никогда не пытались вырезать вас. Но ваши методы мы не могли позволить.
- Ты сказал: методы. Мы говорим: культура, – Тандекрекер вскинул подбородок, и копье тусклого осветило его лицо. В профиль его можно было принять за Старскрима. Прайму мучительно хотелось прикоснуться к искателю, и он захлебывался горькой виной.
- Я чувствую запах твоего желания. Не думаю, что будет легко уговорить Мегатрона оставить тебя в качестве ручного питомца, – резкий вздох. Да, Тандеркрекер обдумывал это. Но искатель выдохнул и покачал головой. – Он, наш Лидер, боится тебя. Боится, что наши мехи, отчаявшись и устав, обратятся к Носителю Матрицы в надежде возродить былые традиции.
- Тогда почему он не убил меня? Я в его власти, – рыкнул Прайм.
- Убьет, не сомневайся. Ему понравиться наблюдать, как ты страдаешь так же, как страдал Старскрим, но он приготовил нечто худшее. Твои человеческие друзья. Товарищи-автоботы. Старскрим был лишь репетицией.
Тандекрекер опустился на одно колено рядом с Праймом.
- Но мне отчего-то кажется, что именно эта пытка была самой утонченной. Ты будешь оплакивать товарищей, но в этом случае… - Тандекрекер втянул воздух, чувствуя киберфлюиды электрической эмоции. – В этом случае ты чувствуешь собственную вину.
Поднявшись, Тандеркрекер отошел к дальней стене и отодвинул широкий блок металла, превосходящий толщиной его руку. Будь у Прайма энергия, он помог бы искателю, но сейчас он только мог молча смотреть на открывшийся вход.
Тандеркрекер обернулся к нему:
- Тело скинули в старый охладительный бассейн, тяжелая вода в нем когда-то охлаждала старый ядерный реактор. Ты без труда отыщешь дорогу.
Прайм перезапустил слуховые датчики, не уверенный, что правильно расслышал слова Тандеркрекера.
- Не отвлекайся, Прайм. По неосторожности я оставлю двери незаблокированными, и ты сбежишь.
Прайм чувствовал, что искатель что-то недоговаривает.
- Зачем ты это делаешь?
Спокойный красный взгляд не исказила статика, даже когда внутренние системы связи Прайма засекли проникновение команды автоботов, даже в тот момент, когда стены шахты вздрогнули от далекого взрыва. Даже, когда Прайм повторил вопрос.
- Потому, что прибыли твои мехи. Потому, что мне нужно время для того, чтобы уйти. Мегатрон велел мне ждать, пока наш… эм… проект не придет к логическому завершению, и я не могу уйти прямо сейчас, – вспышка грустной красной оптики. – Потому, что я помню того, кем был однажды.
Прайм поднялся, заставляя свои сервоприводы скрипнуть под собственным весом.
- Не боишься, что я скажу своим где ты?
Склонив голову, Тандеркрекер пожал плечами.
- Старскрим. Он все еще был жив, когда я сбросил его в бассейн.
Еще один взрыв, и Прайм увидел, что Тандекрекер уже стоит в дверном проеме, освещенный сполохами пламени. Где-то наверху кричали десептиконы, вопли на языке вражды сыпались вниз вперемешку с хлопьями пепла. Откуда у него взялась энергия Прайм не знал, но отпихнул Тандеркрекера в сторону и, покинув колодец, неуклюже побежал прочь по широкому коридору, служившему когда-то шахтой для запуска ядерных боеголовок и каналом для расщепляющих веществ. Медленно распадающийся уран въелся в графит его стен, чья сердцевина была по-прежнему радиоактивно горяча – Прайм чувствовал бьющие по броне нейтроны, проникающие в протомассу и дающие ему дополнительную энергию. Он пробежал мимо развалившегося, расплавившегося ядра реактора, парового генератора и попал в старые охладительные бассейны, где перегретая вода скапливалась в огромных трубах.
Сейчас бассейн был холоден и неподвижен, видный в обрамлении бетона кусок неба окрасился в оттенок флуоресцентных ламп. В бассейн туманной взвесью падали капли дождя. Неподвижную гладь воды прорезали осколки древних графитных стержней, перевернутые механизмы, ржавые паровые поршни, куски кирпичной кладки, сорванная с петель дверца бойлера. Не заботясь о том, что вода коррозийна, Прайм пробирался вброд, мимо гниющего остова перевернутой машины, сквозь липнущий к бедрам пластиковый мусор. Каждый раз, натыкаясь на что-либо, он думал, что это тело Старскрима.
- Стар… - звал Прайм. – Стар…
Ответа не было.
Отчаявшись, он начал разгребать мусорные руины, заставляя волны грязной воды разбиваться о почерневший от времени бетон труб.
Голоса раздавались громче и ближе. Он мог различить отдельные слова на автоботе: в основном свое имя. Неважно.
Внезапно он увидел, как в мутной воде, бликуя на солнце, колышется серебристая струйка внутренней протомассы.
Из голосовых процессоров Прайма вырвался звук, которого он сам от себя не ожидал: вопль, полный надежды пополам с ужасом. Сначала он увидел раны – изодранный экзоскелет, рваные нити протоплоти – и только потом заметил плечи Старскрима, чья темная голова почти ушла под воду. С трудом пробираясь сквозь полосы разлагаемого микроорганизмами пластика, Прайм спускался на глубину. Барахтаясь, он нашел опору на острой бетонной грани и, без устали отчаянно твердя «нет, нет, нет», подтянул к себе тело Старскрима и перевернул его. Голос Прайма стал хриплым от статики, когда он заставил себя сдержать грозящий захлестнуть его целиком крик утраты.
Золотой изгиб кабины пилота был разбит и истекал протоплотью и смазкой. Вместо паховой брони оказался расплавленный шлак – путаница шрамов там, где должна быть нежная ткань. Что-то толкали между ног искателя, снова и снова, стремясь принести только боль.
- Нет, Стар, нет…
Он отодрал цепляющийся к лицу Старскрима пластик, и серая вода влилась в пустые гнезда, в которых должна была быть оптика искателя. Лицо – однажды темное и красивое – было обезображено почти до неузнаваемости.
- Прайм…
Прайм взглянул вверх, прижимая к себе тело Старскрима. В сотне футов над ним Пауэрглайд зацепился за кромку бетонного ограждения бассейна.
- Я Рэтчета позову, - нервно прокричал Пауэрглайд, не уверенный, как разговаривать с полубезумным уставившимся на него мехом.
Прайм услышал вызов: «Я нашел его, Рэтч, я нашел его, и он плох».
Он еще сильнее прижал Старскрима к себе, и искатель кашлянул. Тихо как вздох. Прайм был уверен, что у него короткое замыкание. Он почти глючил от облегчения.
- Старскрим…
- Как он может желать тебя теперь? – ответил ему сорвавшийся с израненных губ искателя голос Мегатрона. - Ты отвратителен даже мне.
Прайм легонько встряхнул его.
- Нет, неправда. Очнись, Стар.
Разбитая оптика вращалась на почерневших штырьках, Старскрим коротко всхрипывал статикой, переживая еще одну атаку, в руках Прайм его тело дрожало от фантомной боли.
Старскрим чистился – последние из его воспоминаний уходили, потом потухнет и искра. Прайм видел, как со многими мехами, ранеными смертельно, происходит подобное: их воспоминания утекали как вода из треснувшего контейнера. Он не позволит случиться этому со Старскримом. Раскрыв нагрудные пластины, он обнажил искру, ослабевшую, но свет Матрицы преломлялся в воде. Вдалеке он слышал крики «нет, нет», но только раздвинул остатки нагрудной брони искателя, открывая искру, ставшую не более чем сгустком внутреннего металла в обрамлении разбитой груди.
К нему бежал Рэтчет, выкрикивая: «Нет, Прайм, это убьет тебя». Последней обособленной мыслью Прайма до того, как их искры слились, было то, как напряглись его руки, прижимая Старскрима к груди. Ему показалось, что он слышит собственный болезненный крик. Искра искателя изголодалась и требовала энергии, присасываясь к искре Прайма, как органическая пиявка или вампир из людской мифологии.
Потеряв контроль, Прайм свободно падал в воспоминания Старскрима, в ненависть, боль и пытку, и снова боль, и все это пронизано Мегатроном, яростным и приносящим только боль. «Я виноват, Мегатрон. Возьми меня, только, пожалуйста, не надо больше боли». Всхлипнув, Прайм направляется к более ранним воспоминаниям, к тем, которые не были покрыты коркой ржавчины, горечи и ужаса. Видет небо, чувствует скалу; морда ящерицы и собственное лицо, обращенное к нему. Нет, он не хочет быть в этом воспоминании, на этом карнизе часового, а он не знает, зачем его привели сюда. Персептор говорит: «Нет, Старскрим, не ходи туда, для тебя это небезопасно»; он отвечает: «Я хочу, чтобы он объяснил, зачем заключает Узы с Миражем. Я хочу услышать это от него. Хочу, чтобы он сказал мне это в лицо».
«Стар, не сходи с ума, это не сказка для искродетей. Праймы заключают Узы, руководствуясь политическими мотивами, но не любовью». Он вспоминает эти слова, когда на карнизе часового Прайм, наплевав на слабые протесты «Не здесь. Потом» и «Пожалуйста, Прайм. Не сегодня», вжимается в него, повторяя «Не смей противиться мне». Он паникует от того, что не может двинуться, и Прайм не отпускает его, с силой раздвигает ноги и входит, и это больно, потому, что он не готов…
«Кто сказал, что в происходящем есть любовь?»
«Ты сам. Я слышу это в твоем голосе»
Небо голубое. Не похожее на небо Кибертрона, которое сплошь черное и в звездах. Если бы только в этом было различие. Он цепляется за землю, царапает камни, желая только одного: чтобы все закончилось как можно быстрее. Когда Прайм проливается в него, он не чувствует ничего кроме стыда. Перезагрузившись, Прайм расцепляется слишком быстро, извиняется, даже не пытается сделать вид, что в произошедшем была хоть капля уважения.
«Ты дурак, Старскрим,» любил повторять Мегатрон. «Ты дурак, Старскрим,» думает он сейчас, вспоминая, как представлял себя Консортом Прайма, но только этот постыдный акт – все для чего он был нужен. Все было ложью, разъедающей его, превращающей в то, чем он стал сейчас.
А когда он наконец-то задает вопрос Прайму, тот даже не пытается отрицать свое намерение заключить Узы с Миражем.
Держи свои эмоции при себе, Старскрим, но Прайм знает, знает твое самое глубокое, самое потаенное желание, которое ты все эти месяцы подпитывал и оберегал как пламя на ветру. Это пламя тухнет сейчас, потому, что он смотри на тебя так, будто ты совершил нечто отвратительное, и в этот момент что-то внутри тебя умирает. «Зачем тебе хотелось большего?», а этот противный автобот Гирс твердит: «Уважающий себя автобот никогда не попросит партнера о подобном», и ты, который однажды был лидером, а теперь стал не более чем рабом, не можешь больше терпеть унижение.
«Как он может желать тебя теперь? Ты отвратителен даже мне». Невыносимо.
Прайм попытался разорвать связь, но голодная искра не отпускала источник энергии. Вокруг звучали голоса. «Держи его» и «Мы не можем вколоть анальгетик, он так и умрет связанный с Праймом».
Прайм чувствовал сотрясающие тело Старскрима толчки. Искатель дергался как мертвые нейроны под ударами тока. Но орал от боли не он, а сам Прайм.
Их оборачивали металлической сеткой – самый простой способ удержать тело искателя в целости, пока они не смогут его починить. Старскрим был без сознания, он больше не мог идентифицировать боль, и происходящее для него было лишь очередной пыткой, но Прайму, ощущавшему симпатическую боль, казалось, что на его спине кислотой начертили решетку.
- Хватит, - выдыхал он. – Хватит.
- Держись, Оптимус, - увещевал Рэтчет. – Я сделаю так, чтобы он прекратил истекать протомассой, иначе он утянет тебя за собой.
Когда состояние Старскрима стабилизировалось, его оттащили от Прайма, искра искателя, все время продолжала тянуться к нему. Прайм держался, если он потеряет сознание, они выкинут Старскрима и спасут только его. У него не хватало сил, чтобы объяснить им. Ему оставалось только держаться…
Они пытались оттащить Прайма, повторяя «Он не наш» и «Пойдем».
Его обернула темнота, полная коротких замыканий. Его сознание затуманивалось и прояснялось, вспыхивало и угасало вновь и вновь. Он бормотал слова на разных знакомых ему языках. Новый кибертрон, разговорный автобот, бинарный автобот, подпространственный автобот, наречие инсектиконов, язык зверей и единственное близкое его искре слово на десептиконе – ночное солнце в небесах, дикий вопль ярости, вызов – //Старскрим//.
- Нет, - шептал, стонал и выкрикивал он. – Я его не оставлю.
Но он ничего не мог поделать. Он обессилел и не мог оставаться в сознании. Заходясь криком в транслируемой его датчиками тишине, он отказывался впадать в стаз, боясь вновь его потерять.
Но под конец выбора у него не осталось, тьма поглотила его без остатка, и Прайм затерялся в турбулентной статике.
Он ушел.
+++